Дорогие друзья! Тревожность по поводу пандемии, как кажется, утихает. Но значит ли это, что можно каким-то образом забыть о том, что происходило буквально еще пару месяцев назад? Или, напротив, именно сейчас и стоит более взвешенно подходить к оценке пандемии и проговаривать то, о чем не принято говорить? Предлагаю вашему вниманию мой перевод статьи испанского психоаналитика Gabriela Alfonso Walz, первоисточник можно найти по ссылке: https://elp.org.es/reflexiones-en-un-momento-de-cambio-no-todo/
Сегодня существует вопрос, который можно услышать по различным поводам на протяжении последних недель в отношении нашей будущей деятельности: «Станем ли мы лучше после этой катастрофы?».
Этот вопрос мотивировал меня на размышления, так как мне показалось удивительным, что кому-то стало возможным, спустя пять тысяч лет существования цивилизации, задаться вопросом о том, где можно найти требования к человеческой сущности, и о том, что эволюционировало в тех инструментах, которые разрешали что-то считать хорошим, а что-то плохим.
Достаточно напомнить об одном тексте Ханны Арендт и ее концепции «банального зла» (каждый может причинить зло в зависимости от условий), чтобы понять, что не можем ожидать, что пандемия изменит человечество, и что если что и можно сделать, так это каждому взять поле ответственности.
Обратимся к Фрейду и его «Недовольству культурой», чтобы представить легкомыслие вопроса. Цитирую: «За всем этим стоит охотно отрицаемая часть действительности, что человек — это не нежное, нуждающееся в любви существо, которое способно защищаться разве что только тогда, когда на него нападают, что к его инстинктивным задаткам следует отнести и значительную долю агрессивной наклонности.» (прим. автора перевода: цитата по книге «Зигмунд Фрейд. Вопросы общества. Происхождение религии». Перевод на русский язык А.М. Боковикова, С. 240).
В «Психологии масс» нас также предупреждают о действиях, которые могут быть совершены под воздействием лидера и при идентификации с себе подобными.
Сегодня мы задумываемся о том, с какой общиной скорее идентифицироваться для достижения наслаждения и исполнения влечений.
Также ничего обнадеживающего. Но мы здесь не остановимся. Думать, что единственный ответ оставаться человеком — быть злым, — приведет нас к цинизму.
Мы обнаружим не новые означающие, а новые связи означающих. S1, пандемия, притягивает за собой бесконечные серии означающих: изоляция, безопасная дистанция, здравоохранение, средства индивидуальной защиты, деэскалация, солидарность и бессмысленное «сопротивление». Прекрасно понимается, что у них разный вес.
Подчеркнем другую цепочку, которая может сформироваться и которая следует после пандемии: экономические последствия, бизнес, ВВП, безработица. И с этой стороны другая цепочка включает утрату. Что это значит для каждого?
Считаю, что эту утрату мало подчеркивают, о ней мало говорят в разгар активной деятельности осуществления мероприятий, рекомендуемых различными экспертами. Также о ней умалчивают в таких вопросах, как отсрочка похорон, в случаях квазианонимности массовых смертей.
Утрата субъективна, хотя и есть некоторые общие вопросы, если их сингулярно именовать.
Каждая утрата призывает к боли и ко времени и моменту ее действия. И прежде всего это время для понимания, что и сколько было потеряно. Также является утратой мысль, как продолжать жить в следующем месяце. Мы потеряли иллюзию, вернее, иллюзии, что мы господствуем над всем.
Нас оставила капиталистическая убежденность, что мы все можем купить и что у нас есть право на все, мы считаем, что ничего не плохого не может случиться. Наука также запутывает подтверждениями, что человек живет 120 лет, хотя сейчас все еще мы живем 100 лет. Как здорово! Еще 20 лет, чтобы быть потребителем. Все это было возможным еще два месяца назад. На первый взгляд. Реальность такова, что основы уже подрывались, и как следствие, им было достаточно легко обвалиться.
У Маргарет Этвуд есть рассказ-антиутопия. Название было переведено как «A la hoguera con los carcamales» («Жги рухлядь», сборник рассказов на русском языке — «Каменная подстилка»). В нем показано, как живут старики в Усадьбе, те самые, что разрушали экологический баланс на планете, и не мирятся со смертью, и от них нужно было избавиться, чтобы они не потребляли те малые ресурсы, которые еще остались. Утопия? Но есть некоторая разница между рассказом и тем, что происходит в реальности. Вероятно, не было специального намерения в смерти стариков в этот страшный кризис, скорее всего, это халатность. И не было молодых, которые бы не умерли в этой системе. И в этой связи у меня вопрос: система и халатность, разве не о них стоит говорить?
Некоторые предположения в размышлениях обращают на себя больше внимания. В воздухе витает другой вопрос, который приобретает различные формы и который привлекает меня, так как содержит тревогу, которую связывают со всеми фантазмами. Формулируется так: «Что будет потом?» «Насколько существенно на нас повлияют последствия? На все человечество? На каждого человека?»
Лично для меня предпочтительнее думать вслед за Фрейдом и Лаканом, что те, кто фантазирует о том, что мы станем после этой ужасной катастрофы лучше, чувствует тоску по утраченному объекту и ожидают возвращения того, что никогда не существовало. Обратимся к рассказу Стефана Цвейга о ностальгии. В его прекрасном рассказе «Вчерашний мир. Воспоминания европейца» описано в подробностях, как было потеряно все то, что было самостоятельно создано. Герой не смог преодолеть утрату, и мы знаем, как все закончилось. И это тот путь — идеалистические последствия, — который не нужно принимать. Суть трагедии, которая была описана в рассказе, другая, но с мотивами и детальным описанием утраты следует считаться.
Не думаю, что следует считать себя пессимистами, но если и брать на себя ответственность, так за то, что будет конструироваться в будущем. Боль от утраты объекта следует исследовать в анализе. Также как и справиться с грядущим.
За те несколько дней, которые я готовила эти размышления, обнаружилось новое означающее. Означающее это, вероятно, тревожный звонок, — «новая реальность».
Заботит то, что в предыдущем кризисе изменились критерии, и под девизом того, что мы в чем-то нуждаемся, нам во всех сферах навязывали изменения: в законодательстве о труде, помощи финансовой системе, реформировании системы здравоохранения. Мы должны быть внимательными, чтобы сейчас не попасть в эту новую реальность, которая лишит нас еще больших прав. Возможно, придется включиться в ниспровергающую (антигосударственную) деятельность. Ниспровергающая деятельность — та, которая направлена на акт, который произведет изменения в отношениях символических и воображаемых координат.
Речь не о революции. Лакан не был увлечен идеей революции в своих текстах о последствиях мая 1968-го. Революция возвращает нас в сети господского дискурса. Ж.-А. Миллер проясняет это в следующей цитате:
«Психоанализ приводит к ценности того, что можно назвать антропологическими инвариантами, больше, чем располагать ожиданиями изменения политического строя… Психоанализ не революционен, но он ниспровергающий, что не то же самое, и по этой причине я обозначил, что он против идентификаций, идеалов и означающих господина».
Не пытаюсь размышлять о политике. Это возможно было бы для других пространств, но мне нужны антропологические инварианты на той стороне, что не меняется. И на стороне этой если и должны измениться: идентификации, идеалы, означающие господина, как те элементы, которые увели бы нас в неверном направлении. Использовать достаточно тревожные условия, но которые не утянут куда-то массы, а поставят на карту сингулярность каждого. Мы, аналитики, будем принимать этих людей, приветствуя то новое, что будет представлено.
Источник для обложки: https://www.kcrw.com/news/shows/npr/npr-story/811271217