Прочтение буквы

Разговор о Человеке-Волке всколыхнул одну из узловых тем, которая достаточно давно начала меня интересовать. Речь идет о букве. Буква интригует своей загадочностью, а текст Лакана «Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда» прочитан пока еще не до дыр, но, кажется, этот момент скоро настанет. Однако, моему порыву разобраться с буквой сопутствует какой-то барьер, и буква не дается никакому полному осмыслению.

На конференции «Черта» я услышала от Виктора Ароновича Мазина такую мысль: S/s – эта конструкция знака. Я с удивлением услышала через голос преподавателя о том, что знак – это не буква. Как-то раньше я не могла четко различить знак и букву.

Обратившись к статье Лакана «Инстанция буквы…», я обнаружила, что это правда: знак не равен букве. Алгоритм знака S/s, «что означает: означающее над означаемым, где предлогу «над» соответствует черта, эти две позиции разделяющая».

О букве Лакан пишет следующее. «Как же нам нужно понимать эту букву? Да так и понимать, буквально». «Очевидно, что в самой речи наиболее существенный элемент ее как бы по предопределению выливается в подвижные письмена, которые… представляют то, что мы называем буквой, т.е. локализованную в своих основных чертах структуру означающего».

Соответственно, знак – это что-то полное, без S, черты или s нет знака, хотя обращает на себя внимание то, что Лакан указывает не столько на знак, сколько на алгоритм знака. По отдельности каждый элемент поддается осмыслению, но триединство элементов ощущается неповоротливой глыбой и таит в себе невероятное множество загадок, в т.ч., не оставляет ощущение, что три элемента – это еще не все.

Идея неполноты описания подтверждается, т.к. одно из мест, вписанных в структуру знака, но при этом, это место не названо в алгоритме знака прямо, занимает буква. Буква локализована в структуре означающего (опять же, если я корректно прочитала мысль Лакана). Однако, интересно то, что локализация в означающем несколько затирает букву, и она становится ощущаема, когда буква проявляет(-ся).

Немного вносит ясность Вапперо. Хотя, как сказать, ясность… В книге «Узел» Вапперо пишет, что практика узла – запись, узел – буква. Еще одна важная идея состоит в том, что читать не то же самое, что понимать. Яркой иллюстрацией сказанному является то, что, например, изучая иностранный язык, на самом начальном этапе мы учим правила чтения. И мы уже сделали огромный шаг! Мы можем читать, произносить слова. Но сами по себе слова не имеют смысла, т.к. ни контекст, ни значение слова неизвестны.

Однако, голосом уже осуществлена артикуляция, а взглядом мы начинаем различать буквы, выделять слова, т.е. мы начинаем практиковаться в различении. Соответственно, чтение осуществляется не ради смысла, а как алгоритм, последствием реализации которого является различение.

Следующей зацепкой, на которую мне хотелось бы обратить внимание, является мысль о различении между высказыванием и актом высказывания. К сожалению, текст Лакана я не читала, но сведения почерпнуты из лекции А. Бронникова в Музее сновидений. В частности, на лекции было сказано: «Акт высказывания будет забыт в том, что понято в том, что сказано». Т.е. акт высказывания будет забыт за тем, что сказано.

На практике мы очень часто с этим сталкиваемся. Например, бывает, что в какой-то момент, когда я рассказываю о себе, позиция «Я» смещается на позицию «Ты». И вместо того, что, например, «хорошая поездка – это когда я и мой партнер вместе что-то планируем», получается: «хорошая поездка – это когда ты и партнер что-то планируете». Акт высказывания замаскирован, и смещение позиций оказалось незамеченным.

Получается, что само высказывание нас ведет к узлу. И если вспомнить, что узел – это буква, то высказывание ведет к букве, к буквальности, к тому, что имеет способность быть прочитанным.

Какой же еще акцент вносит Вапперо? Работа с вольным переводом книги «Узел» наводит на мысль, что Вапперо исследует не только способ чтения и саму возможность чтения, но как будто есть запись и акт (или нанесение) записи.

Вспоминается торение, описанное Фрейдом в «Набросках одной психологии», т.е. некий путь. Запись без буквы невозможна. Вапперо выделяет несколько тактов. Первый такт, как бы парадоксально это не звучало, это читабельность. И только после этого возможен второй такт – запись. Записано может быть то, что в конечном счете может быть прочитано.

Вапперо представляет такую схему:

рис.1

Из этой схемы читается, что буква («а») может выпасть (процесс ruissellement) (из означающего S1), но впоследствии для образования означающего S2 может произойти некоторое восхищение, возгонка (ravissement) буквы. Соответственно, значение буквы крайне важнó, поскольку без буквы, без ее следа не может сложиться новое означающее. Действительно, буква вписана в алгоритм означающего, что, в свою очередь, оказывает влияние на алгоритм знака в целом, на то, как именно будет преодолена черта: метафорически или метонимически, или же будет изобретен совершенно иной способ.

Из изложенного мы видим, что действительно, во всем описанном смысла как такового нет. Мы говорим лишь об алгоритмах, о закономерностях и о тех акцентах, которые подсвечивает буква и ее свойство – читабельности и записываемости. Вапперо и Лакан часто пользуются буквами, вписывая их в формулы. Но ухватив описанные выше нюансы, мне бы хотелось подчеркнуть, что Лакан и Вапперо пользуются матемами. Буква проявляет себя в работе с субъектом.

Удивительно, но рассуждения выше имеют свое место в психоаналитической практике. Пока я собиралась с силами писать этот текст, я черпала вдохновение в клинических случаях, описанных Фрейдом. Итак, цитирую отрывок из случая Человека-Волка.

«Известно, какое значение для врача, анализирующего невроз навязчивости, имеет сомнение. Оно является самым сильным оружием больного, предпочтительным средством его сопротивления. Благодаря этому сомнению также и наш пациент, отделываясь почтительным безразличием, мог годами противиться всем стараниям терапии. Ничего не менялось и не находилось способа его убедить. Наконец, мне стало понятным значение расстройства кишечника для моих целей; оно представляло частицу истерии, которая обычно отыскивается в основе невроза навязчивости. Я пообещал пациенту полное восстановление деятельности его кишечника, благодаря этому обязательству сделал его недоверие явным, а затем получил удовлетворение, видя, как исчезает его сомнение, когда кишечник, словно истерически пораженный орган, начал «соучаствовать» в работе и в течение нескольких недель восстановил свою нормальную функцию, которая так долго была нарушена».

Мы убеждаемся, что Фрейд прочитал симптом пациента, не наделяя его каким-то смыслом. Однако, само по себе прочтение вслух («пообещал пациенту») внесло различие между сомнением и обязательством. Какое отношение к этому имеет буква? Без буквы невозможно было бы чтение, без буквы не смогло бы организоваться означающее. Наверняка, такой старательный пациент как Сергей Панкеев, который крайне редко проявлял сопротивления (если следовать тексту Фрейда) внял бы любому объяснению, т.е. смыслу. Но смогло бы это изменить течение болезни Человека-Волка? Вопрос.

Читая анализ случая Человека-Волка, мы натыкаемся на то, что смысл не имеет значение (какая разница, первичная сцена является фантазией или действительным событием), важно то, каким образом это может быть прочитано. Возможно, разница языка позволила Фрейду быть гораздо внимательнее к различиям. Так, например, произошло неожиданное выпадение буквы в слове Wespe («Оса»). Получилось «Espe», т.е. инициалы S.P. (Сергей Панкеев). Появилась возможность прочитать сон совершенно иначе, нежели поиск смысла в акте агрессии – отрывание крыльев насекомому.

В заключении хотелось бы еще раз акцентировать внимание на том, что вопрос буквы невероятно сложный. От буквы зависит многое, например, различение по полу: «ОН» и «ОНа». Букву не стоит списывать со счетов. Даже выпадая, она оставляет свой след. Вписываясь в структуру означающего, буква может в корне изменить структуру знака в целом.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *