Первый раз фото картин художника Хаима Сутина я увидела на лекции Юлии Патраковой «Дилетант на вернисаже» (https://vk.com/diletantnavernisazhe). Взгляд зацепился за грубую изломанную линию, а любопытство подогрелось невероятной жизненной историей Хаима Сутина, овеянной легендами и нелепостями.
Хаим Сутин родился в местечке Смиловичи Белорусской губернии. Кто-то пишет, что он был самым младшим ребенком в семье Сутиных (одиннадцатым), кто-то указывает на то, что детей было 13, но Хаим все равно числился в хвосте потомства, хотя и не замыкал его.
Отец был портным, хотя по некоторым свидетельствам, он не шил одежду, а был штопальщиком. Мать умерла рано, когда ей не было еще и 40 лет. Дома Хаим был часто битым, например из-за того, что даже из нищенского скарба домашнего очага он умудрялся своровать какие-то вещички и продать их, чтобы купить мелки или уголь для рисования на стенах.
Безусловно, ни о какой любви и мирножитии говорить не приходится, хотя в некоторых источниках указывают, что мать, отлупив Хаима днем, на ночь все же приходила его поцеловать.
Как-то раз юный Хаим нарисовал портрет сына раввина, за что был крепко бит «натурщиком». Хаим попал в больницу, но через суд он получил компенсацию от обидчика в размере 25 рублей, что позволило юноше уехать из города. Однако, по другим сведениям, эти 25 рублей собрали жители в качестве откупа, лишь бы только дело не приобрело более серьезный оборот.
Пожив какое-то время в Минске, а затем в Вильно (Вильнюс), Хаим отправляется в Париж со своим другом Михаилом Кикоиным.
Сутин поселяется в «Улье», эдаком «поместье» для нищих художников, которым даже прощались долги за оплату проживания. В «Улье», бедствуя, роились художники, писатели, поэты. Кикоин так описывал жизнь в «Улье»: «В летнее время большая часть студентов «Улья» спала снаружи на одеялах или на столе, который имел три ноги… являлось причиной того, что они становились эквилибристами во сне, чтобы не свалиться. Также и остальные, кто хотел спать, занимались во сне борьбой с клопами, запах которых, как нам казалось, более всего походил на запах напитка из ячменя».
Но самым грязным, плохо пахнущим, убогим и странным был Хаим Сутин, которого многие называли засранцем (в прямом смысле). Один из современников так описывал Сутина: «Как-то утром я увидел в Лувре перед картиной Курбе незнакомого молодого человека с блуждающим взглядом. Он крался вдоль стен. Казалось, он терзался страхом. Когда к нему приближались, он отскакивал в сторону. На картины мастеров прошлого он смотрел как верующий на изображения святых. Он шагал медленно, с согбенной спиной. Он прижимался к стенам, будто боялся тени или призрака. Детская улыбка временами освещала его лицо». Русская художница Маревна (Мария Брониславовна Воробьёва-Стебельская) вспоминала: «Они всегда ходили втроем: молчаливый Сутин, улыбающийся Кикоин, очаровательный маленький Кремень. Однако из всех троих наиболее сильное впечатление на меня произвел Сутин. Он был одет в широкую блузу из льняного полотна и брюки непонятной формы – это все было как бы с чужого плеча. Так же как и одежда других художников, его блузы и брюки были запачканы красками. Он выглядел плохо. Он был сутулым, с короткой шеей. Его лицо было широкоскулым и темным. Он напоминал примитивные деревянные скульптуры, вытесанные топором. Редкие волосы, подстриженные на крестьянский манер, закрывали лоб. Глаза смотрели пристально и внимательно, они были черными и глубоко посаженными. Веки были красными и припухшими. Он причмокивал во время разговора и в уголках рта собиралась слюна. У него была приятная улыбка, но она обнажала гнилые зубы, изо рта все время шел дурной запах. Руки были маленькими, розовыми и мягкими как у ребенка. Даже не верилось, что этими ручками он создает такие большие полотна».
По свидетельствам современников, Сутин часто рисовал голым, но не потому что был эксгибиционистом, а потому как не было сменной одежды, и Сутин вынужден был беречь даже лохмотья.
Сутин часто писал натюрморты. Но глядя на его картины, действительно понимаешь, что перед нами «мертвая природа», степень разложения которой уже достигла предела.
Посмотрим на эту картину. Мы с трудом различим, какая именно перед нами еда. Но мы явно ощутим, как эта еда на нас смотрит, она пожирает нас своими зияниями и неизвестностью. Сутин был постоянно голодным, но когда он писал натюрморты, натура была перед ним на столе (будь то селедки, курицы, кролики, быки). Пока картина не была закончена, Сутин не притрагивался к еде. Он истекал слюной, желудок его сворачивался от боли, но еда была не тронута. К концу работы есть это уже было невозможно. Получается, действительно, Сутина ела еда, закрадываясь своими образами ему в психику. И он изрыгал на холст желчные и разложившиеся яства.
В. Высоцкий писал: «Суть Сутина – «Спасите наши туши!» (http://otblesk.com/vysotsky/-i-ktovy.htm).
Безусловно, имелись в виду картины «Туша быка» (этот сюжет неоднократно встречался у Сутина). Недалеко от «Улья» была бойня. Сутин частенько наблюдал за тем, как убивают животных на мясо. С одного из таких походов он притащил в мастерскую тушу быка. Он писал картину несколько дней. Туша уже успела хорошенько подпортится, а Сутин обновлял красочность натуры, обливая ее ведрами крови, которые покупал у мясников. Когда соседи уже вызвали полицию, Сутин недоумевал, как же так, никто не видит шедевра, ведь в жизни разложения зарождается настоящий синий цвет!
Сутин писал не только натюрморты, но и портреты. Отличительной особенностью его портретов было отсутствие зрачка в глазах во многих портретах. Вместо зрачка, даже если он и был изображен, – матовое зияние, чернота, пустота, которая затягивает в недра картины. Высоцкий остро подметил: «В глаза бы вам взглянуть из-за картины!» (http://otblesk.com/vysotsky/-i-ktovy.htm). Портрет молодой девушки кисти Сутина представляет нам нечто сморщенное и вывернутое, как будто помятый фантик. Изображение девочки в розовом платье пугает и заставляет вздрогнуть нас, зрителей, поскольку кажется, что эта девочка протянет к нам свои скрюченные пальцы и убьет зашитой в них наивностью.
Интересно, но у безумной есть зрачки в глазах, и они играют с зрителем своим блеском, в которых отражен мир. Это отражение упирается в нас, и мы уже не оказываемся втянутыми в картину, напротив, мы отторгнуты от картины, и только кривые руки, как будто окроплённые кровью, удерживают нас в фантазме картины.
Пейзажи Сутина как будто ничем не отличаются от натюрмортов. Лестницы как ребра, деревья как кишки, стены как оболочка.
Сутин вспоминал один случай: «Однажды я видел, как мясник местечка перерезал горло гусю и выпустил ему кровь. Я хотел кричать, но не мог – весёлый вид этого мясника словно парализовал меня… Этот крик остался во мне до сих пор. Когда я был маленьким, чтобы освободиться от этого крика, я неумело рисовал портрет моего учителя… И позже я писал бычьи туши, чтобы этот крик вышел из меня. Но он все ещё во мне».
Что же этот крик? Очень часто психотик хочет кричать, но не может, спасаясь бредом. Фрейд, анализируя случай судьи Даниэля Шребера, отмечает, что для психотика отсутствует как таковая тайна, которую можно сокрыть в речи, несмотря на то, что они говорят то, что им хочется. Психотик говорит, использует язык, строит грамматически верные предложения, но содержание речи психотика все равно остается иносказательным, как и содержание сновидения.
Речью Сутина является живопись. Он не скрывает себя в своих картинах, он выворачивает свою кричащую душу наизнанку и наносит ее на полотна. И мы, как зритель, имеем доставляющую призрачное удовольствие возможность прикоснуться к душе художника. Для меня картины Сутина не имеют иносказательного и аллегорического смысла. Выплеснутый на картины бред для художника является тонкой зацепкой за реальность и позволяет ему смириться с этой реальностью. Так Сутин пытается ужиться в обычном мире невротиков.
В двадцать третьей лекции Фрейд обращает наше внимание на путь от фантазии к реальности, называя этот путь искусством. Художник через сублимацию дает возможность другим людям черпать «утешение и облегчение от сделавшихся недоступными в их бессознательном источников наслаждения», возможность удовлетворения влечения достигается посредством деятельности фантазии.
Каким бы непонятным ни было содержание такой судьбы влечения, как сублимация (замена цели или объекта влечения, отклонения от цели влечения, и т.д.), но относительно работ Сутина я вряд ли смогу согласиться с тем, что мы имеем дело с ней. Бредообразование, выраженное в живописи Сутина, свидетельствует о реконструкции психики художника, его субъективации и попытках ужиться в реальном мире.
Однако, страсть Сутина к коллекционированию все же отправляет нас к исследованию сублимации. Сутин коллекционировал шляпы, причем, одного цвета и размера. Он обожал шляпы! Лакан обращает внимание читателей, что коллекционирование является собирательством не определенных предметов, а позволяет познать суть Вещи (Das Ding). Каков же путь у сублимации в стремлениях коллекционировать? Поскольку Сутин выплескивал на холст бред, сущность шляп, которые он носил, выглядя в них нелепо, т.к. они постоянно наползали на его глаза, может состоять в сокрытии. Обнаженная в картинах душа скрывается в предметах реальности – в шляпах.
Я как зритель бесконечно рада, что Сутин, преследуя свои картины в попытках изъять их из мира, все же не до конца уничтожил их. Мы имеем возможность смотреть, видеть, отражать свой взгляд, слышать речь художника через его живопись, погружаться в истории и легенды о жизни странного, безмолвно кричащего человека и путешествовать на границе сознательного и бессознательного, отторгнутого наружу.